Неточные совпадения
— Вы как хотите, господа, это дело вашего личного взгляда, но я принципиально ухожу вместе с Борисом. Пусть он там неправ и так далее, мы можем выразить ему порицание
в своей интимной компании, но раз нашему товарищу нанесли
обиду — я
не могу здесь
оставаться. Я ухожу.
— Мне даже тошно стало, как взглянул я снова на эту жизнь. Вижу —
не могу! Однако поборол себя, — нет, думаю, шалишь, душа! Я
останусь! Я вам хлеба
не достану, а кашу заварю, — я, брат, заварю ее! Несу
в себе
обиду за людей и на людей. Она у меня ножом
в сердце стоит и качается.
Ромашов поглядел ему вслед, на его унылую, узкую и длинную спину, и вдруг почувствовал, что
в его сердце, сквозь горечь недавней
обиды и публичного позора, шевелится сожаление к этому одинокому, огрубевшему, никем
не любимому человеку, у которого во всем мире
остались только две привязанности: строевая красота своей роты и тихое, уединенное ежедневное пьянство по вечерам — «до подушки», как выражались
в полку старые запойные бурбоны.
Эта-то вот скаредная последняя тысяча (чтоб ее!..) всех трех первых стоила, и кабы
не умер я перед самым концом (всего палок двести только
оставалось), забили бы тут же насмерть, ну да и я
не дал себя
в обиду: опять надул и опять обмер; опять поверили, да и как
не поверить, лекарь верит, так что на двухстах-то последних, хоть изо всей злости били потом, так били, что
в другой раз две тысячи легче, да нет, нос утри,
не забили, а отчего
не забили?
Но мальчик как-то особенно понравился генеральше и, несмотря на гнев Фомы Фомича,
остался вверху, при господах: настояла
в этом сама генеральша, и Фома уступил, сохраняя
в сердце своем
обиду — он все считал за
обиду — и отмщая за нее ни
в чем
не виноватому дяде и при каждом удобном случае.
— Бросить её нельзя, — тихо говорил Павел. — Бросают, что
не нужно. А она мне нужна… Её у меня вырывают, — вот
в чём дело… И может, я
не душой люблю её, а злостью,
обидой люблю. Она
в моей жизни — весь мой кусок счастья. Неужто отдать её? Что же мне-то
останется?..
Не уступлю, — врут! Убью, а
не отдам.
Анну Михайловну очень удивляло, почему князь
не мог принять ее у себя и назначает ей свидание
в ресторане, но от него это была уже
не первая
обида, которую ей приходилось прятать
в карман. Анна Михайловна
в назначенное время отправилась с Дорой к Вашету. Дорушка спросила себе чашку бульону и
осталась внизу, а Анна Михайловна показала карточку, переданную ей лакеем князя.
Если уж вы забыли все мои одолжения и милости к вам, так должны были помнить, что за
обиду я никогда
в долгу
не остаюсь.
Смотришь, — предмет улетучивается, резоны испаряются, виновник
не отыскивается,
обида становится
не обидой, а фатумом, чем-то вроде зубной боли,
в которой никто
не виноват, а, следовательно,
остается опять-таки тот же самый выход — то есть стену побольнее прибить.
Скоро Буланин
остался один. Он продолжал плакать. Кроме боли и незаслуженной
обиды, какое-то странное, сложное чувство терзало его маленькое сердце, — чувство, похожее на то, как будто бы он сам только что совершил какой-то нехороший, непоправимый, глупый поступок. Но
в этом чувстве он покамест разобраться
не мог.
— Так потому? Ни за что
в свете
не вытерплю такой
обиды! — закричала Афимья Борисовна. Глаза ее распылались, она выскочила со стула, бросила салфетку на стол и продолжала кричать:"Кто-то женился бог знает на ком и для чего, может, нужно было поспешить, а я терпи поругание? Ни за что
в свете
не останусь… Нога моя у вас
не будет…"и хотела выходить.
Так произошло и здесь: принцип, витая
в высших сферах духовного разумения,
остался превыше всех
обид и неудач; страсть же негодования ограничилась низшею сферою житейских отношений, до которых они почти никогда
не умели проводить своих философских начал.
Обида была жестокая и незаслуженная. Мутин возмущался и волновался, осунулся, говорил, что после такого служебного оскорбления ему
остается только пустить себе пулю
в лоб. Он взял отпуск и поехал
в Москву искать правды. У него были кое-какие связи, но добиться ему ничего
не удалось:
в Москве Мутину дали понять, что
в дело замешана большая рука, против которой ничего нельзя поделать.
— То-то и оно-то, может, за эти годы какие от него
обиды и побои видала, а муку его мученическую глядеть
не в мочь; и как без него одна
останусь и ума
не приложу. Все-таки он, как ни на есть, а муж — заступник.
Малюта Скуратов, однако, казалось,
не мог насытиться этими зрелищами; лицо его, на котором только при стонах умирающих играла отвратительная улыбка удовольствия, во всякое другое время было сурово и мрачно. Время шло, а
обида, нанесенная ему холопами князя Прозоровского, все еще
осталась неотомщенною — красавица-княжна все еще
не была
в его власти.